Встретившись на проходной, Владимир предложил Илье пойти в парк, расположенный недалеко от проходной и поговорить в спокойной обстановке. Илья согласился. К парку они шли молча и даже не рядом друг с другом. Владимир шел впереди, Илья чуть сзади. Еще дальше сзади беспощадное солнце палило им вслед. Увидели не занятую лавочку. Владимир кивнул на нее и сел. Илья сел рядом. Владимир оглянулся вокруг, посмотрел на небо, вздохнул и повернувшись головой к Илье и твердо, глаза в глаза, произнес:
— А все-таки это ты украл спецтетрадь. Он намеренно вместо неопределенного «взял» сказал жесткое, предельно конкретное — "украл".
Илья дернулся, на мгновение опустил глаза, но потом снова их поднял и посмотрел на Владимира.
— Нет, не я, зачем мне это нужно.
— Вот тебе это как раз и было нужно, — Владимир не отрываясь смотрел на Илью. Тот не выдержал и опустил глаза, его лицо пошло красными пятнами.
— Зачем?
— Что ж, давай перечислю, зачем. Мотивов более, чем достаточно. Во-первых, не я, а ты поступаешь в аспирантуру. Во — вторых, ты отлично знаешь, что у нашего шефа рак, и болезнь прогрессирует. Вместо него, кого поставят на начальника группы? Бориса Николаевича не поставят — он предпенсионного возраста. Тамару тоже. Женщина, по командировкам мотаться не может — двое детей. Остаемся я и ты. После того, как меня тут не станет, останешься ты. Ну и в-третьих, — Владимир сделал паузу, все еще не будучи уверен, стоит ли говорить. Но потом подумал: "Говорить так до конца, может это последний мой с ним разговор. Надо поставить все точки над i", — и в третьих — это Ирина. И снова, чуть заметно, дернулся Илья. "Значит в точку", — подумал Владимир, а вслух сказал:
— Достаточно?
— Я тетради не брал.
— Илья, хорошо подумай, ведь рано или поздно все это всплывет. И что тогда?
Илья молчал. И тут Владимир не выдержал. На глаза упала красная пелена и он чуть ли не закричал:
— Послушай, скотина, ты же мне жизнь ломаешь. Мне наплевать, как ты собираешься подбираться к теплому месту под солнцем, но мне не наплевать на мою собственную судьбу, а ты ее гробишь. И неожиданно у него вырвалось, — Илья, верни, подбрось тетрадь, — последняя фраза была произнесена каким-то, чуть ли не просяще — жалобным тоном.
"Господи, да что это я. Унижаться перед подонком? Нет, дудки. Унижаться даже ради карьеры — слишком высокая цена. По крайней мере для меня", — мысль резко ворвалась в голову Владимира и успокоила его. С его глаз спала красная пелена. А Илья молчал. Потом поднял глаза и Владимир увидел в них пустоту. Просто пустоту. Такие глаза бывают у людей, которые на что-то решились и переубедить их уже невозможно. Все, разговаривать было не о чем. И тут же он получил этому подтверждение:
— Мне к тому, что я сказал в первом и третьем отделе, добавить нечего. "Да, Володька, в шахматах ты сильней меня, но в жизненной многоходовки я оказался сильней" — мысленно добавил Илья.
— Ну что ж, — медленно, растягивая слова, сказал Владимир, — поздравляю тебя с победой, временной победой. И неожиданно добавил, — мой тебе совет, перечитай роман "Граф Монте-Кристо".
— Зачем?
— А там наглядно показано, как люди, иногда, расплачиваются за свои поступки даже годы спустя после того, как они их совершили.
Илья опять вздрогнул и, как удовлетворенно заметил Владимир, даже как-то втянул голову в плечи. Потом он молча встал с лавки и пошел прочь. "А раунд то остался за мной. И голову он точно втянул и ссутулился, сволочь, как-то по стариковски", — Владимир смотрел в спину своему бывшему другу. "Ссутулился то он ссутулился, и раунд остался за мной, но бой то уже все равно проигран. Не он, а я теряю любимую работу и боюсь, как бы не потерять еще кое-что, вернее кое-кого, но тоже очень любимого". Вверху невыносимо жгло солнце. Воздух был душен, грязен и смраден от омываемых им миллионов потных человеческих тел, от тысячи пыльных, коптящих автомобилей и от всего, что создал человек, включая самого человека. Теперь Владимиру оставался звонок, который он очень хотел сделать и, в то же время, не хотел. Звонок Ирине, его Иришке. Он поднялся с лавки, вернулся назад к проходной. Возле нее стояла телефонная будка, как положено: обшарпанная, с побитыми стеклами, с прикованной цепью трубкой — признак полного «доверия» государства к своим гражданам.
— Ира, привет. Как дела.
— Привет. Нормально, — голос девушки звучал сухо, без всяких эмоций, даже намеков на них не имел.
"Если бы нужно было послать какое-нибудь сообщение инопланетянам", — я бы выбрал именно такой голос", — подумал про себя Владимир, — поди знай этих инопланетян. Может, наш дружественный тон они воспримут как угрожающий". А вслух он сказал:
— Чего так сухо? И не спрашиваешь даже, почему я раньше прилетел.
— Я и так знаю. Мне отец сказал.
— И что ты по этому поводу думаешь?
— Ничего.
— Совсем ничего?
— Володя, что ты хочешь от меня услышать? Слова сожаления? Я очень сожалею. И вновь только тихое шуршание в трубке.
"Примерно таким тоном может говорить палач со своей жертвой: "Я очень сожалею" и опустить топор на шею своему очередному подопечному. Но это не интонация любимого человека. Любимого?" — с каким-то даже спокойствием подумал Володя.
— Ты почему молчишь? — продолжал он этот мучительный для обоих разговор.
— А что мне говорить? "Интересно, а понимание интонации для разных цивилизаций будет совпадать или нет? Скажем, интонация любовного шепота, как эти самые инопланетяне воспримут? Вот кот моих родителей интонацию четко сечет. Если будешь ему говорить: "Скотина безрогая, еще раз царапнешь, все усы повыдергиваю", но говорить ласково, то он и тереться об тебя будет и мурлыкать. Но то кот — существо бессловесное, но земное, а то инопланетянин — существо разумное, но не земное. Ты ему любовным шепотком, а он в ответ лучеметом каким-нибудь ба-бах", — мозг Владимира как бы раздвоился. Одна половина решала глобальный вопрос контакта разных цивилизаций, а другая погрязла в мелочной мелодраме двух людей.
— Так что, нам не о чем с тобою говорить? — тем временем выдала вслух вторая половинка его мозга и тут же выдала все, что она думает по этому поводу первой половине: "Дуралей, ты сейчас девушку свою потеряешь, а ты думаешь черт знает о чем, еще и веселишься при этом".
— Знаешь, Володя, я тебе несколько раз говорила, что за место под солнцем надо бороться. "Во-первых не веселюсь, а весело обдумываю проблему контакта с возможными внеземными братьями по разуму, что в масштабах Земли значительно важнее, чем разбитая любовная лодчонка какого-то там человечишки. И потом, если я могу сейчас думать о чем-то отвлеченном, а не о своей разнесчастной судьбе, то со мной в конце концов будет все о'кэй".
— Надо, но не так, как первобытный человек, чтобы набить себе побольше брюхо мясом, сбрасывал своего компаньона по охоте в яму с саблезубым тигром.
— Володя, ты меня извини….
"Сейчас она скажет, что я взрослый человек и сам все отлично понимаю и что связывать себя с неудачником — верх глупости. Ставлю сто против одного, что она так и скажет".
— …но нам не о чем разговаривать.
"Из тринадцати присяжных заседателей семь бы точно проголосовали, что я выиграл пари, — Владимир тоскливо улыбнулся, — пари то я выиграл, но вот Ирку я проиграл. Ну что ж, получить такой удар по лбу, который, похоже, выбил из моей башки все романтическую дурь и разбил розовые очки лучше в двадцать шесть лет, чем, скажем, в тридцать шесть. Еще есть время прийти в себя и залечить шишку".
А между тем дело под названием "Пропажа спецтетради 0/4367 у работника КБ «Южное» Владимира Сергеевича Кедрова" раскручивалось по стандартному сценарию. Вышеупомянутый работник писал всевозможные объяснительные и просто «беседовал» и в КБ и областном Комитете госбезопасности, куда он периодически ходил из КБ под немилосердным, неистовствующим солнцем. И снова, и снова он твердил: совершенно секретных сведений не писал, не писал, не писал, черт возьми! Были и другого рода беседы:
— …Может у Вас были трения с коллегами, которые могли привести к тому, что тетрадь исчезла? Если да, то с кем и какого рода были трения.
"Были, конечно же, были. Была и есть у одного человека заинтересованность в пропаже тетради. Но вдруг это не он, а кто-то другой. Просто так, из вредности ко всему человечеству. Да и что даст, если он назовет его фамилию. Да ничего. Все равно этого не докажешь и себе он этим все равно не поможет. А вот в человеческой грязи искупается сполна".
— Нет, трений с коллегами у меня не было. И никого в пропаже тетради не подозреваю.
8
— Привет славному строителю коммунизма, — к сидящему на ведре из-под цементного раствора Владимиру, откуда-то из-за гор мусора, и штабелей кирпича подошел Сергей.
